Деанон, ня

[zweelee]

Я сегодня и в ближайшие дни буду, наверное, медленной и мало что бы то ни было в зубах приносящей, потому что редко бываю онлайн. Ноооо... постом деанона не поделиться не могу!

Моя драгоценная команда по творчеству Чайны Мьевиля, в составе которой я впервые участвовала в фандомной битве.
Они всё такие упоротые и клёвые!!



А вот мой профайл-ачивка. ^_^



Хотя с "NC-21" они, конечно, загнууули... Там максимум НЦ-17 была - за всякие кишки, намотанные на вилки. Ну, я ж в своём репертуаре. Кровикишкираспидорасило в мои тексты пробирается с завидной регулярностью.

А ещё там впервые на мои тексты посмотрели бдительным оком беты, и это многому меня научило. ^_^ мне надо распечатать бааальшой плакат яркими буквами с надписью - НЕТ КАНЦЕЛЯРИТУ!!! и повесить везде, где я пишу тексты.

UPD. Добавила ссылки на фикбук, где читать явно удобнее.

Кстати говоря, второй фик более чем читабелен как ориджинал.

Блюдо, которое подают холодным на фикбуке
Автор: Zweelee
Размер: мини, 1313 слов
Пейринг/Персонажи: Крысолов
Категория: джен
Жанр: ангст, даркфик
Рейтинг: R
Канон: Крысиный Король
Предупреждения: описания пыток, ран и увечий, намёки на слэш и ксенофилию; большое количество бранной, но цензурной лексики
Краткое содержание: Флейтиста лишили голоса, музыки и умения повелевать живыми существами. Но жизнь и желание мести у него отобрать не смогли.
Примечание: постканон


Ненавижу. Ублюдок. Ненавижу.

Ни слова не срывалось с губ Крысолова: не-ет, они предпочитали дохнуть в изувеченном горле раньше, чем он мог их произнести; ненависть не находила выхода, она безжалостно жгла его изнутри, сплетённая с болью тела в единое целое. Подпитывалась физическим страданием, разрасталась в груди, грозила разорвать лёгкие, разворотить грудную клетку — такой сильной она была. Циркулировала отравой по венам и артериям, чистейшим смоляным расплавом, долбилась в виски вместе с пульсом — проклятый ритм, совсем как у дрянной музыки этих человечишек, которую и музыкой-то не назовёшь! — застилала глаза чернотой ещё большей, чем царила здесь, в недрах горы, в его логове.

Заткнутся они когда-нибудь, мелкая погань?

Детские стоны, раньше услаждавшие слух, теперь били по размочаленным нервам. Надо было уничтожить человечьих детёнышей насовсем, но нет, трофеев захотелось. Теперь расплачиваться, терпеть этот вой денно и нощно, без возможности заткнуть, разогнать назойливых призраков. Дурацкие наивные мольбы… о чём жалеть? О своих ничтожных нерастраченных жизнях? Мусор, дрянь… Люди такие слабые, так легко умирают, такими послушными становятся марионетками, что противно смотреть и слушать. Весь этот надсадный плач и хныканье — к чему? Раздражать ещё больше?

У них получается.

Дни и ночи, и снова дни, и снова ночи, без конца этот плач. Собственное хриплое, сбитое дыхание, и мысли, одни и те же мысли по кругу, снова и снова. Слова, произнесённые десятки раз, безмолвно и беззвучно внешне, но с криком в голове столь громким, что удивительно, как Крысолов от самого себя не оглох.

Ненавижу. Мерзкий крысюк. Он отнял голос. Ненавижу.

Заставил корчиться в грязи, подлая тварь, валяться здесь, как полудохлую стервь, зажимая рану в животе, чтобы кишки не вывалились. Цепляться за флейту, скользкую от собственной крови, ставшую бесполезной. Сколько раз Флейтист подносил её к распухшим губам, пытаясь снова подчинить себе музыку, пачкал в сукровице, что сочилась из трещин на пересохшей коже? Но зря, всё зря — дыхания не хватало, раздавленная гортань отказывалась правильно пропускать воздух, переломанные и смещённые хрящи не желали срастаться, а когда всё же изволили — срослись столь противоестественно, что об извлечении звуков можно было забыть. О любом. Неважно, из голосовых связок или же инструмента. Жрать это тоже мешало, любой глоток давался с мучительным усилием — но не настолько, чтобы загнуться от голода.

Твари, крысиное отродье! Думают, что разделались с ним… да, наверное. Торжествуют в своих вонючих норах, празднуют победу, с-суки. Король крысиный, чёртов недобиток, живучая сволочь, гадкая, мстительная — о-о, как хрустели бы под сапогами его кости, если надавить посильнее! Перебить голени, обе, чтоб не убежал, и предплечья, и плечи, и ключицы по очереди, чтобы не уполз. Чтобы пресмыкался перед тем, кто по праву достоин его уничтожить. Умолял о пощаде, истекая слезами, соплями и кровью — показавший истинное нутро никчемного создания, которым является, и у которого нет ничего, кроме гонора и непростительной везучести. Что ж, вот как раз нутро своё он сам и рассмотрит, в прямом значении — пока Крысолов будет наматывать на флейту его требуху. Живучий… что ж, посмотрим, как ему понравится собственная живучесть, когда кожу будут резать на ленты — полоска за полоской. А потом свяжут полученными ремнями и подвесят на пути подземной человечьей машины — пусть повторит судьбу того тупоумца, что послужил источником информации. Грёбаной бесполезной информации.

О, Крысиный король заслужил каждую минуту боли, каждый свой крик, каждую каплю крови, что выльется из его распоротых вен и артерий. За то, что пытался убить и почти преуспел, за то, что посмел выжить.

Но причина всему — не он.

Он бы плясал под музыку, как и все прочие, смирный и одурманенный иллюзиями. Во власти примитивных животных инстинктов — даром что выглядит по капризу природы, как человек. Да и будто люди особенные. Несусветная чушь! Точно такие же животные, и на них есть все напасти: и голод, и жажда, и похоть; и всё так же они стремятся к удовлетворению своих убогих нужд. Стоит поманить призраком, пообещать — и пойдут с такой готовностью, что аж тошно. И никто не в силах сопротивляться, никто!..

Чем же ты, Сол, лучше?

Неужели в тебе нет голода? Неужели в тебе нет похоти?

Есть, во всех есть. Даже Крысолову они не чужды, чего уж говорить о существах низших.

Так в чём же дело, ублюдок крысы и человека?

Неужто не можешь определиться, человечью самку хочешь или крысиную? Что ты видишь под собой в мокрых снах: бледное и безволосое тело той композиторши, — или комок грязной шерсти, что пропахла нечистотами, жилистую крепкую тушку с голым розовым хвостом?

Чего ты желаешь больше, когда твой желудок бурчит, а рот наполняется слюной? Этих новомодных хэм-бурреров, или как они там называются? Вонзить зубы в хлеб и чистое мясо? Или всё-таки предпочтёшь пахучую, сочную падаль с начинкой из червей? А, Сол?

Возможно, весь план пришёлся не ко времени. Слишком поздно: выродок уже успел почувствовать себя крысой. Слишком рано: он ещё не перестал ощущать себя человеком.

Должно было возобладать что-то одно, и тогда взял бы тёпленьким. Мягким и податливым человечишкой или слепым беспомощным крысёнышем. О, он бы был послушен каждой ноте, каждому желанию Флейтиста! С тем же глупым выражением на роже, что и у всех прочих, шёл бы на его зов, видя в том, кто порождает столь вожделенные звуки, обещание небесного наслаждения, источник немыслимого блаженства. Вот с таким — ласковым и ручным — Крысолов бы поразвлёкся иначе. Ладная крыска, игрушечка. Хорошенькая, гладенькая, ещё и принцик. Редкостная…

Редкостная дрянь.

Урод, мутант.

Как такое извращение природных законов ещё земля носит?

Таким место в кунсткамере, плавать в банке с формалином.

Был бы Сол послушным, как все — всё обернулось бы иначе.

Но он осмелился пойти против абсолютной власти Флейтиста. И отнял её — эту власть.

Теперь остался только один желанный вид развлечения с его участием.

Заставить погань страдать так, как страдал сам Крысолов.

Хотя нет — в десятки, в сотни раз сильнее.

И не только физически — этого мало. Для Крысиного короля было достаточно: тот повредил лишь тело, и Крысолов отплатит ему тем же. Но не для Крысиного принца, который забрал всё. Голос. Музыку. Умение повелевать.

У крысёныша никогда не было и не будет ничего равноценного тому, что он отнял. Ничего, что можно уничтожить взамен и посчитать долг уплаченным, а месть свершённой. Но хотя бы попытаться — стоит.

Крысёнышу дорога человечья девка и ещё почему-то тот черномазый пацан — значит, он увидит, как они подыхают. Не сможет не смотреть, если срезать веки. Хотя насчёт этого надо подумать — он должен жить долго, и хорошее зрение ему ой как понадобится.

Ему столько предстоит увидеть.

Но сначала будут предупреждения. Какие-нибудь узнаваемые части тел, чтобы он сразу понял, чьи. Чтобы тревожился, чтобы потерял сон, как потерял его с тех самых пор Флейтист. Чтобы боялся. Весь пропитался с ног до головы тяжёлым смрадом страха и тревоги, как теперь — вонью канализационных вод и мусорных баков. Пусть, пусть изводится, теряет от усталости бдительность, ошибается — даже без власти музыки Крысолов выносливей и умнее его, а главное — опытней. На стороне Крысолова сотни лет скитаний по миру, тысячи невидимых схваток, из которых он раз за разом выходил победителем. У крысюка всего этого нет. Он ещё совсем сосунок — и по крысиным меркам, и по человеческим; он нагл, шустр и самонадеян, и думает, что весь мир лежит у его ног. Он ошибается.

А Флейтист не совершит одну и ту же ошибку дважды.

Он не будет полагаться на музыку, не будет удовлетворять эго, желая подчинить именно ею, сломить волю и утвердить своё превосходство привычным способом.

Сейчас не до игрищ.

Надо просто его растоптать. Любыми средствами, не погнушавшись даже самых низменных; грубой силой, если потребуется.

Если бы Крысолов не был ещё так слаб.

Сколько времени уйдёт на то, чтобы зализать раны? Взлелеять планы мести, продумать их детально, постаравшись не слишком отвлекаться в процессе на сладостные картины, которые подсовывает мозг: окровавленный Сол, избитый, искалеченный, с обезображенным лицом — таким же обезображенным, как теперь у Флейтиста.

Хотя какой Крысолов теперь, к демонам, Флейтист, если он не способен извлекать из флейты мелодии, только паскудную какофонию, что не имеет ничего общего с музыкой? Ясно, что с этим покончено, и привычный инструмент, что веками служил верой и правдой — теперь не более чем напоминание о днях былого величия и позорном проигрыше. Символ боли.

Но кто сказал, что подойдёт лишь мелодия флейты? Звуки можно создавать не только дыханием.

Когда Крысолов подлечится достаточно, чтобы выдать себя на поверхности за обыкновенного городского жителя — первым, чем он займётся, будет всё-таки не Сол.

Ублюдок подождёт. На этот раз нужно всё рассчитать наверняка.

Есть кое-что поважнее. Важнее даже мести, которую, как известно, всё равно лучше подавать холодной.

Прежде всего Крысолов позаботится о новом средстве, чтобы творить музыку. Он вернёт себе отнятые ритмы и мелодии, отобранную власть над всеми живыми существами, кроме полукровок и рыб. Он не умеет играть ни на чём, кроме флейты, но научится. Он бессмертен, и у него есть время. Прорва времени.

И когда он вернётся… а он обязательно вернётся… он будет известен уже не как Флейтист.

Мир узреет рождение Лондонского Скрипача.


Игра в кошки-крыски на фикбуке
Автор: Zweelee
Бета: моя сердечная благодарность товарищам по команде ^_^
Размер: мини, 6703 слова
Пейринг/Персонажи: Сол, Крысолов
Категория: джен
Жанр: экшн, даркфик
Рейтинг: R
Канон: Крысиный Король
Предупреждения: постканон, фурри
Краткое содержание: Крысолов был побеждён, лишён голоса и музыки, но не уничтожен. Сол считал себя способным дать врагу отпор, когда тот вернётся... Но что если к тому времени расклад сил радикально изменится?
Примечание: рейтинг за насилие; обсценная лексика.


Сол прижал уши и повёл подвижным носом: нет ли в спёртом воздухе незнакомых запахов? не висит ли в нём влажный туман, который обычно предваряет коллекторную волну?

Ничего. Только обычная вонь сточных вод с их дерьмом и гниющими отходами человеческой цивилизации. Сейчас к ней прибавился резкий металлический запах дождя, затапливающего Лондон чёртовыми галлонами льющейся с неба воды, — она просачивалась сквозь дренажные решётки и почву, набирала в себя ржавчину труб, бежала по ливневым стокам и переполняла подземные реки. Опасно, да. Но пока не подступает к горлу, иначе бы Сол обязательно почувствовал. Не носом, так босыми пятками, которым уже знакома характерная вибрация идущей по тоннелям волны, готовой вот-вот захлестнуть с головой и проволочь три-четыре мили каждого, кому не посчастливилось оказаться вдалеке от выхода на поверхность. О пути к отступлению стоило позаботиться заранее: надо быть законченным болваном, чтобы поставить на кон свою жизнь, надеясь лишь на удачу.

А Сол болваном не был, да и знал: его везение — не шибко-то надёжная штука. Чудом удалось справиться с Крысоловом, да — но этим чудом он обязан своему сомнительному происхождению, а уж его назвать улыбкой Фортуны язык не повернётся. Долбанный Крысиный король гнусно использовал человеческую девушку в качестве инкубатора для вынашивания будущего крысоловьего убийцы, и теперь по вине насильника Сол вынужден скрываться от людских глаз, променяв обычную жизнь на крысиное бытьё без права переиграть что-либо. Особенно с недавних пор.

Ха-ха. Мрачненькое, кислое такое «ха-ха», с подгнившим бочком и плесневой порослью.

А ведь некоторое время назад он тешил себя мыслью, что сможет вновь стать частью Города. Людского верхнего города, которому принадлежала его мать и принадлежал отец — настоящий неродной отец, не это жалкое подобие, до сих пор называющее себя Королём. Там Наташа, там Фабиан, там другие, кто когда-то считал себя друзьями Сола. Продолжают жить своими жизнями, с каждым днём всё больше забывают о прошлых связях… Вспомнят ли они через год-два, что был такой человек — Сол? Нормальный парень, ничего так друг, удобный в общении и не дурак затусить. Всегда готовый сказать на очередной картинопроект Фабиана: «Отлично, чувак. Ты просто превзошёл самого себя», — и похлопать по плечу. Обсудить с Наташей её новый трек, и даже по делу, не выглядя при этом законченной бестолочью в музыкальной теме. Любого хорошего знакомого поддержать в разумных, но широких пределах — и чем ближе знакомство, тем на большее был готов Сол. Приехать через весь город в любое время дня или ночи. Поболтать по душам, сняв часть груза с плеч. Вытащить из неприятностей, если в силах.

Или, например, убить древнего, как человеческая цивилизация, вредителя, который возомнил себя властелином над всеми живыми существами. Причём даже не по праву сильного, а потому что оказался способен подчинять их мановением музыки.

Крысолов посмел уничтожить или использовать тех, кто Солу был всего дороже. Что ж, он за это поплатился.

Вот только подгадить успел знатно.

Сол видел шрамы на лице Фабиана — отвратительные белесые шрамы. Даже ночью в мерклом фонарном свете их было несложно разглядеть, когда друг повернул голову, прислушиваясь к подозрительным шорохам. Фаб, видать, тогда думал, что примерещилось, а Сол никак не мог заставить себя выйти из густой тени и показаться на глаза. Хотя и желал разговора так, что аж между рёбер щемило. Просто потрепаться по-приятельски, как раньше. Расспросить о нём и о Наташе, которую не отважился навестить из-за грызущего чувства вины, обсудить всё по каждой точке соприкосновения, по каждой общей теме, что ещё остались. Поинтересоваться планами на будущее, новыми креативами. Крысолова вспомнить, наконец, потому что больше не с кем. Не с крысами же разговаривать, что было бы не лучше, чем с собой; а одиночество жрёт и человечью половину, и крысиную.

Но Сол так и не отважился выйти на свет. Он позволил войти в дом и запереть дверь, выбросить все подозрения из головы. Ведь чтобы говорить о чём-то, надо сперва начать, а начать ему было не с чего. С извинений? «Прости, что втянул тебя в эту хрень, старина. Тебе очень идут эти шрамы». С объяснений? «Понимаешь, я не потому пропал, что так захотелось, а потому что мой настоящий отец — Крысиный король». Глупости. В ответ Фаб шарахнется и сморщит от вони нос, и не получится никакого разговора, потому что он не простит.

Но мог бы. Фаб такой, он мог бы.

Проблема в том, что прощать теперь некого.

Сол прошлёпал по склизким камням до колодца. Здесь особенно лило сверху — видимо, люк был прикрыт неплотно, и дождевая вода свободно затекала внутрь, наполняя гулкие пустоты канализации хлюпаньем, бульканьем и журчанием. Тяжёлые капли звонко разбивались брызгами о твёрдый бетон или глушились крысиной шерстью. Ощущать холодную, промозглую влагу на шкуре было неприятно, и Сол мелко вздрагивал, когда очередная зябкая струйка стекала по загривку на спину или живот. Мех слишком отсырел, чтобы давать защиту, пусть даже пустяковую; ость теперь торчала слипшимися иглами, а мягкий подшёрсток свалялся колтунами. Выглядело это наверняка жалко, но и чёрт с ним. Сол и без того не планировал показываться никому на глаза — ни сейчас, ни когда шерсть обсохнет. Сомнительно, что он станет для кого-то желанным зрелищем, даже вернув былую пушистость.

Потому что Сол выглядел, как крыса. Вставшая на задние лапы, гигантская — лишь дюймов на пять ниже прежнего роста, — с чертами, отдалённо напоминающими человеческие. Урод, мутант, наставник Сплинтер из «Черепашек-ниндзя», чёртова ошибка или каприз природы. Это началось два месяца назад, вскоре после победы над Крысоловом. Грёбаный хвост начал расти пониже спины, на которой пробивалась тёмно-серая шерсть. Зубы пожелтели и изменили форму — вместе с лицом. Руки и ноги стали лапами, когтистыми лапами с по-крысиному розовыми пальцами. Зрение сильно ухудшилось, размывая предметы в нечёткие пятна, которые теперь и цветными-то не назовёшь. Всё блеклое и в сине-зелёной гамме, оттенки красного исчезли и сменились гнетуще-тёмными. Зато обоняние предельно обострилось, дополняя картинку окружающего мира там, где с этим не справлялось зрение.

Сол стал сильнее и гибче, его рефлексы достигли пика: разница была примерно такой же, как между до-инициированным Солом-человеком — и Солом Крысиным принцем. Но как же дорого он заплатил бы за то, чтобы вернуться к себе прежнему! Если бы у него нашлось, чем платить, и если бы обнаружился волшебный джинн, готовый исполнить подобное желание.

Потому что своего личного джинна Сол уже упустил.

Когда начали происходить изменения, он заявился к бывшему Крысиному королю. Найти его оказалось несложно — тот оставил за собой убежище, проводя в нём дни и ночи задницей на троне, жалея себя и оплакивая потерю статуса, надежды на восстановление которого загнулись вместе с объявлением Крысиной Республики. Кажется, вид окрысившегося в прямом и переносном смысле Сола стал первым, что потешило его за долгое время.

Он хохотал и щерил зубы, бил себя руками по коленям, икал и снова хохотал; он никак не мог остановиться, и Сол хотел уже было его придушить, чтобы заткнулся — но экс-Король взял паузу в веселье и согласился ответить на вопросы.

Согласился только потому, что ему нравились те вещи, которые предстояло сообщить.

…А ты, что ли, думал, что Крысиный король — разновидность человека, мой мальчик? Ууу, смешной какой… А Птичий король, быть может, человек тоже?.. Ха и ещё раз ха. Этот облик лишь потому, что оборачиваться непросто, а людишки не благоволят зверям, которых нельзя назвать милыми пушистиками или переработать в шкуры и мясо. Я крыса, малыш, и ты тоже крыса — наполовину, по меньшей мере. Полукровки родятся людьми и ими остаются, пока не окажутся между жизнью и смертью, а потом… Ты уже знаешь, что происходит потом. Потом просыпается зверь, вот что. И его не так-то просто загнать обратно. Что, не нравится, да? Жалость-то какая, а. (На этом месте мерзавец фальшиво вздохнул и покачал головой в притворном сожалении, а потом ощерился и снова зашёлся лающим злорадным смехом). Потому что ты никогда не узнаешь ма-а-аленького секретика, который поможет тебе снова стать человеком. Я тебе его не расскажу, и никто не расскажет. Ты проведёшь в этом облике всю свою оставшуюся жизнь, Сол. Забавно, правда?

Так сказал бывший Крысиный король, биологический отец Сола. Двойной удар: дурные вести и то удовольствие, с которым они были произнесены. Грошовая месть мелкого злодея из третьесортного варьете, в которого он окончательно превратился.

Сол оказался не готов выдирать секрет превращения из глотки крыса. Ни физически — он всё ещё уступал в силе и опыте, — ни морально. Применить пытки и примерить на себя шкуру заплечных дел мастера оказалось сложней, чем крысиную; так что Сол проклял бывшего Короля и отпустил, встряхнув на прощание так, что челюсти клацнули. Он всё ещё надеялся, что как-нибудь справится сам. Раз чистокровные могут превращаться туда-обратно, то получеловек почему нет? Способ обязательно найдётся, — так ободрял себя Сол; но прошли недели, а крысиный облик всё оставался при нём. И требовать ответы теперь было больше не с кого — потенциальный источник знаний куда-то запропастился. Видимо, решил не испытывать совесть Сола на прочность и ушёл из города. Куда — Сол не знал. Это могло быть любое место, где есть человеческие отходы и канализация, что подразумевало под собой едва ли не половину пригодной для жизни части земного шара.

Причём беглец хотя бы мог путешествовать открыто, чего нельзя было сказать о Соле. И одежда тут не спасёт. Капюшон не натянешь до подбородка так, чтобы он целиком скрывал лицо (что бы там ни писали в книгах жанра «тёмное фэнтези» и им подобных), и полутораметровый хвост в штанину не засунешь, так что для сохранения инкогнито одежда была абсолютно бесполезна. Впрочем, некоторое время Сол всё же пытался носить лёгкую куртку и штаны, потому что до последнего хотел сохранить за собой атрибуты человечности. Но и от этой малости пришлось отказаться. В одежде оказалось ужасно неудобно вести тот образ жизни, на который он теперь был обречён. Она стесняла движения и мешала подлаживаться под окружающую температуру, а ещё неприятно елозила по шерсти и, что хуже, против неё. А уж о том, чтобы натянуть обувь на когтистые задние лапы с длинными подвижными пальцами, нечего было и думать.

Так что Сол теперь вылезал в надземный мир только ночами. Особенно такими, как сейчас — чем неуютней снаружи, тем меньше шанс на кого-то наткнуться. Можно держаться глухих углов и побочных улиц, но даже там встречаются люди. И если в опустившемся бродяге, что копается в мусоре, не было ничего удивительного, то о крысомордом подобии человека такого не скажешь. Очень скоро пойдут слухи, и Сол станет чем-то вроде городской легенды… собственно, уже стал, но жители города пока не в курсе. И пусть остаются в неведении как можно дольше. Молва грозит неприятностями, а Сол не хотел на свою шкуру неприятностей ещё больше, чем уже досталось.

Никому не хочется стать лабораторной крысой.

Так что сегодняшняя пропитанная сверху донизу ливнем ночь идеальна, чтобы пополнить запасы. А сырость… придётся потерпеть. Не растает.

Сол фыркнул и прянул ушами, чтобы стряхнуть с них студёные брызги. Примерился — было совершенно темно, но нижняя перекладина чувствовалась на запах, да и Сол давно знал, на какой высоте она прилажена. Прыгнул, с силой оттолкнувшись от склизких камней, и уцепился сразу за пятую. Мотнув хвостом, ловко подтянулся и дальше привычно полез, пробуя ржавое железо на прочность. На основных ветках лестницы давно уже заменили, но не здесь; Сол подозревал, что есть ответвления лондонской канализации, куда люди не заглядывали момента её сооружения. И даже получеловеки — он успел обследовать далеко не всё, а в некоторые тоннели попросту побоялся лезть: одни были затоплены, а другие грозили обвалиться и погрести незадачливого диггера под тоннами кирпича, бетона и земли.

Но Сол был уверен, что рано или поздно проберётся даже туда. Пусть дело и рискованное, но под землёй особо не приходится выбирать, чем заняться. Разве что попадётся кем-нибудь выброшенный комикс или газета; в канализации не везде царит мрак, и вполне можно разобрать буквы, которые складываются в обрывки чужих историй, лишённые контекста. Обычный человек приобретает необычные способности, потому что сделал звонок из таинственной телефонной будки по четырёхзначному номеру. Двое британских учёных получили Нобелевскую премию за исследования в области использования эмбриональных стволовых клеток для внедрения генных модификаций у мышей. В городе найдены трупы нескольких жителей, зверски убитых; с жертв содран скальп. Ведётся расследование. Покупайте пылесосы фирмы «Дайсон» — они удалят с поверхности ваших ковровых покрытий даже въевшуюся грязь и шерсть животных.

Читая всё это, Сол не только боролся со скукой. Он преследовал и иную цель. Решив, что не позволит крысе пожрать остатки человечности, он использовал любую возможность заняться хоть чем-то, что напоминало бы о нормальной человеческой жизни; выбор подобных занятий чертовски сузился, и нельзя было пренебрегать ни одним из них.

Если сегодня попадётся что-нибудь печатное — обязательно надо будет забрать, пусть даже за счёт пищи.

Сол долез доверху, уперся хвостом в колодезную стену для устойчивости и осторожно приподнял крышку люка, втягивая носом уличный воздух, насквозь пропитанный запахами. Из-за влажности они ощущались особенно остро: запах металла и промокшей бумаги с типографской краской, гнилого дерева и мочи; вонь мытой щелочным мылом псины и давным-давно дотлевших окурков, разлитого пива и резких духов; аромат едва тронутой порчей холодной пиццы с анчоусами и бобовой подливы на дне консервной банки; и ещё десятки и десятки прочих. Самое главное сейчас, что человеком не пахнет, ни живым, ни мёртвым. Вернее, пахнет, конечно — но это всё застаревшее, а значит, случайных прохожих рядом нет, и можно вылезать.

Как и следовало ожидать, под открытым небом ливень был заметнее. Гораздо заметнее. Мех, раньше хоть немного сопротивлявшийся влаге, мгновенно промок насквозь, неприятно облепив кожу; холод теперь пробирал до костей, а падающая сверху вода казалась частью китайской пытки. Разумеется, никому бы и в голову не пришло шастать по задворкам этой ночью — даже совсем отмороженным бандитам и наркошам. Да и у бездомных есть убежища, куда можно забиться в отчаянной попытке сохранить в теле остатки тепла. Непохоже, что Сол кого-нибудь встретит во время вылазки. Что ж. Это ему только на руку.

Хотя сейчас, наверное, было бы вернее сказать «на лапу».


…Неладное он почуял, когда уже собирался возвращаться. Сперва включилось некое шестое чувство, отвечающее за инстинкт самосохранения. Где-то в неразбавленной фонарями темноте притаилась опасность, но Сол не мог определить её источник. Было лишь смутное ощущение пристального враждебного взгляда, от которого чешется за ушами, топорщится шерсть на загривке и непроизвольно морщится нос, стягивая на себя кожу и обнажая передние резцы. Сол заторопился, сгребая в охапку всё, что собирался взять в убежище. При этом он украдкой осматривался вокруг и напряжённо вслушивался, пытаясь уловить признаки чужого присутствия. Бесполезно: глаза едва выявляли очертания предметов в наполненной струями дождя темноте, да и уши не разбирали ничего, кроме звуков льющейся с неба воды, грохочущей по крышам, мусорным бакам, жестяному водостоку и каменной мостовой.

Ярдов двести до люка. Ничего не должно успеть произойти, верно?

Так думал Сол, пока ветер не донёс до него запах крупного зверя — как раз оттуда, куда собирался бежать, чтобы юркнуть под защиту канализационных сводов, ставших с недавних пор родными. Несло мокрым мехом — таким же, как у Сола, но без помойного гнилостного душка — и сильным телом, а ещё злостью и дурными намерениями; точнее Сол разобрать не мог, потому что никогда не обонял ничего подобного. Животный запах, но не совсем — что-то в нём было и человечье, и в то же время кошачье; но не как у людей, что держат дома кошек и потому провоняли ими насквозь, а иначе. В темноте таилось нечто неизвестное, но выяснять, что именно из себя это существо представляет, Сол не собирался.

Потихоньку попятился, не переставая вглядываться в темноту, прислушиваться и принюхиваться. Он собирался улизнуть в переулок слева и пробежать его насквозь почти до самого конца, откуда, попетляв, нырнуть в другой подходящий канализационный колодец. Можно и по крышам — дома вокруг двух- или трёхэтажные и тесно скученные, так что передвигаться по ним удобно. Но это только если будет уверенность, что оно пришло по душу Сола — так-то бросать набранный на помойке скарб попросту жалко. А забрать с собой никак не получится, если придётся вскарабкиваться наверх.

Один шаг назад, два, пять, десять… Тот, кто затаился в темноте, оставался неподвижен. Да и ветер сменил направление и дул теперь в другую сторону, так что тревожного запаха больше не было, и оставалось лишь гадать, не примерещился ли он Солу. Ровным счётом ничего не происходило, хотя ощущение опасности никуда не делось; наоборот, оно лишь обострилось, и сердце потому колотилось напропалую, слишком часто даже для крысы.

Импульсы беспокойства бежали по натянутым до предела нервам, как электрический ток по проводам, и выносить это становилось всё сложнее; Сола противно потряхивало изнутри. Напряжение сгущалось во влажном воздухе, давило на психику — и это было слишком.

Наконец он не выдержал. Зашипел в темноту, развернулся и дал стрекача. Пятки больно ударились об асфальт, из прижатой к груди кипы выскользнула жестяная банка и покатилась с надсадным дребезжанием, но Солу было плевать. Ему хотелось как можно скорее убраться отсюда. Желательно так и не узнав, от чего он убегал.

Как же. Нечто — то самое неведомое нечто, что пахло зверем и угрозой — последовало за ним. Метнулось крышами, как раз по той стороне, где находился спасительный переулок; теперь Сол расслышал преследователя, хоть и с трудом: тот передвигался почти бесшумными прыжками. В его манере передвижения крылось что-то знакомое, и Сол вспомнил Ананси и Лоплопа. Но один был мёртв, а другой оглох и помешался. Это не мог быть кто-то из них, равно как и Крысиный король. Сол отлично знал, чем от того воняет.

В любом случае, если бы оно хотело просто поговорить, обставило бы беседу как-нибудь иначе.

Бежать нагруженным было тяжело, и Сол разжал руки. Под страшный треск и звон сделал длинный прыжок вперёд и в сторону от преследователя, направляя себя хвостом; вцепился в металлический карниз на уровне первого этажа и подтянулся, отчаянно извиваясь всем телом и шкрябая штукатурку когтями на задних лапах. Чтобы не свалиться, распластался по стене, почти ожидая спиной удара. До ближайшего окна два шага, а там уже есть за что уцепиться; так что ещё несколько движений — и Сол на крыше. От преследователя он должен был оторваться хотя бы на ширину улицы, которая теперь между ними пролегла. Он понимал что это ненадолго и медлить нельзя, так что сразу же рванул к ближайшему источнику света, подгоняемый страхом и мерзким скрежетом острого по металлу — явным признаком того, что таинственный недруг решил воспользоваться тем же путём.

Сол не знал, что побудило его бежать туда, где светлее. Быть может, когда враг отрезал путь под землю, паника вытащила наружу что-то человечье, не крысиное. То, что ищет спасения не в тёмных углах, а на открытых пространствах. В этом даже был смысл. Сол уже выяснил, что враг прекрасно обходится без зрения, так что не выйдет сбить его со следа, затерявшись во мраке; а на свету можно хотя бы его разглядеть.

Почему-то это казалось очень важным.

Фонари в этой части города горели только на главных улицах, так что на них надежды было мало. Как и на какое-нибудь светлое окно — сомнительно, что кто-нибудь бодрствует в столь поздний час. Зато Сол знал, что через два поворота будет магазинчик, сейчас закрытый. У его служебного входа круглые сутки включена лампа, да и тамошние закоулки он успел прекрасно изучить — через них вполне мог пролечь возможный путь побега.

К сожалению, кем бы ни был преследователь, он явно бегал лучше своей жертвы. Сол слышал, что дистанция сокращается, что враг всё ближе и ближе. И когда массивное тело приземлилось позади Сола на ту же крышу, на которой находился он сам, ему оставалось только спрыгнуть вниз с высоты футов в двадцать пять — прямо в лужу, нисколько не смягчившую удар о бетон.

Не обращая внимания на боль, Сол живо перекатился подальше от стены. Шкура проелозила по грязи, голова закружилась — но приходить в себя было некогда, если он не желал, чтобы на него напрыгнули сверху. Так что он немедленно вскочил на подгибающиеся ноги и полез через сетчатый забор туда, где в торце здания горела лампа.

Сзади раздался негромкий плеск, и до Сола долетели брызги. Преследователь спрыгнул куда изящнее, что навело бы на плохие мысли, если бы в такой ситуации было время размышлять; а так Сол просто получил дополнительный метафорический пинок под задницу и взлетел над забором, как на крыльях. Балансируя на тонкой планке, порадовался, что никто не пустил по верху колючую проволоку. Сиганул оттуда — должен был попасть на крытые мусорные баки в десятке футов от него. Оказалось, не рассчитал. Кубарем свалился, поскользнувшись на мокром металле и вторично пропахав носом землю.

Второй раз подняться на ноги было сложнее. В боку саднило, дыхалки не хватало, глаза залило мокрой водой, и теперь перед ними плыли мерцающие пятна, застилая собой вид.
Но здесь, по крайней мере, можно было рассмотреть хоть что-то.

За проволочной сеткой, вцепившись в неё толстыми когтистыми пальцами, стоял враг. Тот, кто преследовал Сола последние пять или десять минут. Стоял под струями дождя, распространяя вокруг себя удушливый запах мокрого зверя, и раздражённо бил хвостом по шерстистым бокам, что после быстрого бега ходили ходуном. Да, у него был хвост, а тело покрывала потемневшая от воды шерсть, которая казалась почти лишённому цветового зрения Солу серой, но точно так же могла быть любого другого цвета. И более того — голова у существа тоже мало напоминала человечью. Кошачья морда, уродливая по любым меркам — даже не звериным своим видом, а разбугрившими её шрамами.

Противник Сола прижал уши, раззявил пасть, обнажив внушительные, с палец величиной, клыки — и зашипел по-кошачьи, но как-то странно, с прибулькиванием. Сфокусировав взгляд бледных глаз на Соле, он двинул челюстью вверх-вниз, потом ещё раз. Будто пытался заговорить, но ему никак не удавалось. Звуки, которые изрыгнуло его горло, ничем не напоминали человеческую речь; не были они похожи и на звериный вой, рычание или мяуканье. Если какой-то смысл и вкладывался в эти нечленораздельные хрипы, он потерялся на полдороге.

В отличие от Сола, который до сих пор мог разговаривать, пусть и с трудом, это существо совершенно потеряло способность к речи. И вовсе не из-за своей звериной формы.

Шрамы мордой не ограничивались. На горле человекота зияли проплешины в шерсти, и даже с того места, где стоял Сол, можно было разглядеть, насколько оно изуродовано. Кроме того, рубцы переходили на грудь и живот, где мех торчал неопрятно и клочковато и совершенно их не прикрывал. Не прикрывала их и одежда: если не считать двух ремней, крест-накрест пропущенных через грудь, полузверь был обнажён точно так же, как и Сол.

Прошло слишком мало времени, чтобы Сол успел забыть раны, что могли стать такими шрамами.

Крысолов. Вне всяких сомнений, это был он. Изменившийся, но не до неузнаваемости.

«Полукровки родятся людьми и ими остаются, пока не окажутся между жизнью и смертью, а потом…» — вспомнил Сол слова Крысиного короля. Крысолов всегда казался не вполне принадлежащим людскому роду — вспомнить только его удивительную силу, скорость и живучесть, сотнями лет не стареющее тело. Что ж, видимо, в нём ещё меньше от человека, чем можно было заподозрить.

Неужели ты думал, что уникален, мальчик? — пронеслось в голове, причём почему-то снова голосом Крысиного короля. Который сейчас, наверное, уже мёртв, а вовсе не ушёл из города, как предполагал Сол.

Потому что Крысолов вернулся мстить — за раздавленную, как гнилой фрукт под сапогом или как голова Ананси, гордость. За отнятый голос и отобранную музыку — совершенно очевидно, что он теперь неспособен извлекать из горла не только слова, но и правильное дыхание для игры на флейте. За то, что его лишили власти над земными и воздушными существами, заставили пережить боль и унижение, которые ему не довелось испытать за всю его долгую-долгую жизнь. И более того — саму эту жизнь поставили под угрозу.

Когда-то Сол в послепобедной эйфории похвалился, что сможет победить Крысолова снова, пусть только вернётся. Сказал, что стал сильнее, а значит, враг больше не страшен.

Голословная бравада. Потому что враг стал сильнее тоже. И теперь он не будет полагаться на гипнотическую музыку. Сила против силы, скорость против скорости, кошачьи охотничьи инстинкты против крысиных инстинктов выживания, клыки против резцов. И в этом противостоянии шансы сторон далеко не равны.

Когти Крысолова, и без того чудовищные — не чета крысиным! — выдвинулись ещё дальше и с мерзким лязгом подцепили сетку. Сол думал, что Крысолов перепрыгнет через забор, но тот даже не стал тратить время и силы: попросту смял толстую стальную проволоку и сделал в плетении огромную прореху. Ещё несколько движений — и преследователь легко проломится внутрь дворика, и тогда придётся худо. Этого Сол ждать не стал, посчитав, что увидел достаточно. Резко повернулся, хлестнув хвостом воздух и разбив ливневые струи на мелкие брызги, шлёпнул лапами по луже и прыгнул на те самые мусорные баки, до которых не смог достать прошлым прыжком.

По двору разнёсся гулкий металлический звон, за которым последовал душераздирающий скрежет рвущейся и корёжащейся стальной сетки. Вряд ли она задержит Крысолова надолго — он наверняка вот-вот через неё продерётся.

Отсюда Сол собирался снова вскарабкаться на крышу, но не тут-то было — козырёк слишком далеко выдавался над краем стены. Сол судорожно огляделся по сторонам, пытаясь найти другой путь, но все варианты исчерпывались крышей. Ну или возвращением Крысолову обратно в лапы — но тут уж слишком сомнительно, что удастся проскользнуть у него под мышкой.

Кажется, выбора не было.

Сол пригнулся и напружился, черпая силы из подступающей к горлу паники, от которой мелко дрожала каждая мышца его тела. Тишина сзади давала понять, что Крысолов прорвался сквозь препятствие, и это будто подливало в жилы жидкого азота. Он жёг Сола изнутри, требовал мчаться прочь отсюда, прочь, что есть духу…

Но одновременно вымораживал любое желание сопротивляться.

Ступор птицы под змеиным взглядом. Оленя в слепящем свете фар.

К чёрту. Он не жертва и просто так не сдастся. Если бы предпочёл быть убитым Крысоловом, мог перестать трепыхаться гораздо раньше.

Сол прыгнул, да так, что рванул мышцы и связки. Тело заныло, возмутившись бесцеремонным обращением, но не подвело — он уцепился за край неприятно хрустнувшей крыши. Заметал по стене хвостом, подтягиваясь и обламывая когти, отчаянно колотя воздух задними лапами. Позвоночник вытянулся в струнку, рёбра разошлись, дыхание перехватило: забросить себя наверх оказалось не так-то просто из положения, когда держишься лишь двумя фалангами пальцев.

Сол раскачался, ударившись коленями о стенку, и всё-таки умудрился единым махом вытащить себя на уровень груди. Оперся локтем, заскрёб полусодранными когтями, пытаясь взобраться целиком…

И тут ему на спину обрушилась тяжёлая туша, обваливая вниз вместе с куском крыши.

Сол и Крысолов шмякнулись вместе — единым мохнатым шипяще-хрипящим клубком. Сола треснуло рёбрами о край мусорного бака, а потом он упал в грязь и завизжал от боли, потому что в загривок впилось что-то острое, когти или зубы. Его придавило, так что невозможно было вздохнуть, Крысолов навалился всем своим весом, вжимая голову Сола в мокрое месиво из воды, пыли, уличного мусора и бетонных крошек. Сол дёрнулся, подстёгнутый ужасом и болью, ничего не видя, ослеплённый, чувствуя только хриплое жаркое дыхание, вонь раззявленной пасти и мокрого меха. Челюсти сомкнулись на ухе, разрывая нежную кожу, когти проехались от загривка по спине, продирая шкуру до мяса и глубже, и в то же время другая рана обожгла бок вдоль рёбер, и без того побитых. По виску и скуле на щёку текло что-то горячее и влажное — то ли кровь, то ли слюна зверя — и мешалось с льющимся с неба дождём.

Лёгкие всё сильнее пекло от недостатка кислорода.

Адреналин придал Солу сил, и он ценой исполосованной шкуры дёрнулся вторично, скидывая Крысолова, задирая голову и со всхлипом втягивая в себя воздух. Метнулся в сторону, спасаясь, услышал сердитый рык врага, почувствовал когти и крепкий хват на хвосте, рванулся ещё — и тонкая кожа лопнула и снялась, как чулок. Вместе с несколькими позвонками она осталась в лапах совершенно ошалевшего Крысолова.

Сол проглотил крик и понёсся прочь, не разбирая дороги.

Некогда оплакивать потерю. Да и на боль плевать, которая вгрызлась в истерзанное тело. Не до неё сейчас. Боль — это не смертельно.

В отличие от полученных травм, которые действительно мешали.

Из-за разорванных мышц спины больше не получалось взбираться вверх: Сола простреливало так, что он едва не терял сознание и способность двигаться. Руки слабели и отказывались слушаться, стоило их задрать выше головы, и он соскальзывал обратно на мокрый асфальт. Так что оставалось лишь бежать вперёд — и Сол бежал. Бежал, как никогда в жизни.

Он мчался по дворам и подворотням, каким-то совершенно непроходимым с виду завалам вещей и строительного мусора. Он протискивался в щели, в которые не пролез бы и младенец. Он пачкал в грязи сочащийся сукровицей ошкуренный обрубок хвоста, оставлял на гвоздях куски плоти, а за собой — кровавый след.

И Крысолов следовал за ним по пятам.

Безумная гонка продолжалась, наверное, не более минуты — но этого хватило, чтобы Сол успел выбиться из сил. Теперь вперёд его гнал только животный страх перед хищником и мучительной смертью, неизбежной, если Крысолов догонит. Тело истошно вопило об усталости и ранах, в голове мутилось, зрение толком так и не восстановилось, так что лишь инстинкт и подсознательное узнавание знакомых улиц толкали Сола в верном направлении. Только бы добраться до канализации, а там… там он будет дома. Протянуть бы… ещё чуть-чуть.

Сол сам себе не поверил, когда наконец-то домчался до люка. Чуть не проскочил мимо, но вовремя затормозил, оскальзываясь по слякотному бетону, ссаживая ладони. Отважился оглянуться — Крысолова не было видно, но Сол чувствовал, что тот уже близко, догоняет. Вывернул крышку, немилосердно напрягая повреждённые мышцы, и скользнул вниз, в спасительную душную темноту.

Мешком плюхнулся в смердящий поток, подняв фонтан брызг и сильно ударившись о каменное дно. Падение оглушило Сола, и некоторое время он лишь изнеможенно отфыркивался от сточной воды, залившей нос, пасть и свежие раны. В голове было мутно и пусто; хотелось лечь, свернуться клубком и больше не двигаться. Он слишком долго держался на одном лишь адреналине.

Но перевести дух ему не дали.

Сверху что-то звякнуло, грохнуло, и дождь перестал лить в колодец.

Сол, оперевшись на стену тоннеля, с трудом поднялся на ноги и побежал по колено в воде. Мучительно медленно, спотыкаясь на каждом шагу и кое-как преодолевая течение, которое с прошлого раза стало намного сильнее.

Он уже прекрасно понимал, что уйти и затеряться в канализационном лабиринте не удастся.

Со всплеском спрыгнул сверху Крысолов — едва ли дальше, чем футах в сорока от Сола. Он выдохся — его запалённое, кашляющее дыхание разносилось по подземным пустотам и рождало шумное эхо, — но был цел и невредим.

Сол сделал последний неубедительный рывок, уповая на боковой тоннель, который, как он знал, должен был находиться недалеко отсюда. Пол в нём постепенно повышался, а потом тоннель обрывался кладкой, то ли недостроенной, то ли частично разобранной Крысиным королём для удобства передвижения. Крысочеловек, с его удивительным умением распластываться и становиться почти плоским, туда пролез бы, а вот более массивный человекот — вряд ли. Это могло бы стать спасением… Если бы у Сола хватило сил туда добраться.

Не похоже на то.

Сол повернулся лицом — мордой — к врагу. Израненный и окровавленный, он едва держался на ногах. Куцый оборвок хвоста плескался в грязной воде и нещадно саднил. Распаханная когтями шкура на холке и спине свисала лохмотьями. Каждый вдох и выдох отдавался в боку пульсирующим нытьём, мешая дышать полной грудью. Всего лишь несколько мгновений в лапах Крысолова — и Сол уже потрёпан до состояния почти полной непригодности к бою.

Но ведь до этого он даже не пробовал сражаться. Только убегать.

Говорят, загнанные в угол крысы опасны. Особенно если им нечего терять, и единственная цель — забрать врага с собой в могилу.

Учуяв близость добычи, Крысолов торжествующе всхрипнул — единственный звук, который смогло произвести его искалеченное горло вместо победного воя. Больше он не медлил. В три прыжка оказавшись рядом, он набросился на жертву, которая, наконец, перестала трусливо спасаться бегством.

Почти двести фунтов живого веса обрушились на Сола, прижимая его к стене, подавляя любые попытки к сопротивлению. Но сейчас он был готов и, извернувшись, вцепился зубами в противника. Зажмурив бесполезные в темноте глаза и тисками сжав челюсти, вгрызся в податливую плоть. Ткнул локтем под рёбра, а коленом — куда придётся, как будто это могло что-то изменить. Мотнул головой, вырывая кусок мяса пополам с шерстью, захлёбываясь в чужой крови. Зашипел с набитой пастью, вторя разъяренному «гххаа», бешено рванулся из когтей…

И почувствовал, как на шею ему скользнула тонкая удавка, от которой густо воняло кровью, шампунем и человеческим кожным салом.

Сол забился в петле, нанося беспорядочные удары и царапая врага, но слабые тычки и когти не достигали цели; он чувствовал, как пальцы бесплодно елозят по меху и шрамам, не причиняя противнику вреда. Задыхаясь, он попытался содрать удавку с горла, подозрительно гладкого; но силы будто уменьшились вдвое, а вместе с ними отказывали органы чувств. Перед глазами плыли цветные пятна, хрящи гортани грозили вот-вот лопнуть, а лёгкие разрывались от недостатка кислорода. Трепыхания становились всё слабее и слабее — и Сол понимал, что умирает. Краем сознания он отмечал странности, которые происходили с его телом, но мысли были слишком спутаны, чтобы их осознать.

Им безраздельно завладел животный ужас перед подступающей смертью. Всепоглощающий, вязкий настолько, что не оставлял места ничему иному.

Кровь громко бýхала в барабанных перепонках, и в этом шуме потерялся характерный отдалённый грохот, предупреждавший о бедствии. Пальцы на ногах и пятки, онемевшие от холода и беготни, не различили хорошо знакомую дрожь тоннеля.

И Сол, и Крысолов заметили коллекторную волну, когда было уже почти поздно.

Подпитанная ливнем и подземными источниками, чудовищная масса воды с неистовым рёвом стремительно неслась по тоннелю, доверху заполняя пустоты и сметая всё на своём пути. Стихийная, всесокрушающая мощь. Ещё один хищник, который настигает и перемалывает кости, оставляя после себя измочаленное тело. Только, в отличие от Крысолова — хищник безличный и безразличный. Такому всё равно, осядет ли на канализационной решётке твой труп. И этим, возможно, он даже страшнее.

Для Сола коллекторная волна была частью его мира. Он её пережил.

Крысолов же столкнулся с ней впервые. И долгие годы властвования над всеми живыми существами совершенно не приучили его к роли жертвы.

Сол почувствовал, что хватка на нём слабеет — перед лицом бушующей, клокочущей и очень быстрой смерти враг наплевал на месть: то ли запаниковал, то ли попытался сбежать, спасая свою шкуру. Дёрнув обвивший шею шнурок, Сол стащил его и сделал глубокий со всхлипом вдох, наполняя воздухом саднящие лёгкие. Грохот резко стал громче, будто кто-то дожал до упора бегунок громкости на ташином пульте…

А потом Сола накрыло.

С головой.

И поволокло.

И мир для него превратился в ад.

Не осталось ни верха, ни низа, только свинцовая бурлящая вода, которая с огромной скоростью несла Сола вперёд. Она ослепляла, оглушала, наваливалась со всех сторон и тащила, тащила; она сдавливала грудную клетку, она трещала рёбрами, она выбивала воздух из лёгких и забирала его себе, выдавливая пузырями из горла. Она затекала в нос и уши, она врывалась в пасть и оттуда в горло, оставляя на языке мутный привкус. Она была как влажный от слюны поцелуй насильника во время акта, а Сол был для неё игрушкой, щепкой — да что там, вовсе ничем, не важнее комка мусора, каких у неё много.

Вот только он с таким положением вещей был не согласен.

Мысли его путались, взболтанные потоком сточных вод, сознание мутилось от нервного напряжения, боли, усталости и недостатка кислорода. Но он не собирался сдаваться, особенно теперь, когда случай вырвал его из лап Крысолова.

Стоило надеяться на то, что случай этот станет для Сола счастливым. И приложить силы, чтобы так и вышло.

Он слишком хотел жить.

Человеческая часть его совершенно потерялась в пространстве, да и крысиной приходилось несладко. Но в Соле текла королевская кровь, кровь существа, бывшего для многих дурной сказкой; и эта грязная колдовская кровь давала ему возможности, неподвластные ни человеку, ни крысе.

Например, даже в таком полумёртвом состоянии он в любой момент мог точно сказать, в какой части канализационного лабиринта находится.

Тот боковой тоннель, о котором Сол уже думал, как о спасении, всё ещё мог сослужить службу.

Правда, в его распоряжении будет всего лишь мгновение, чтобы попасть туда вместе с водой, которая обязательно хлынет. И не дать потоку сломать ему позвоночник, кинув на кирпичную кладку.

Ничего страшнее Сол и представить себе не мог. Такой участи проигрывала даже смерть — неважно, от ран или утопления.

Вполне возможно, что если его не доконает одно, то прикончит другое.

Прошло всего несколько секунд, но для Сола они тянулись жилами из тела, мучительно и медленно. Давя желание вдохнуть, что становилось невыносимым, несколькими судорожными движениями он выбарахтался влево и приготовился действовать. Он не мог полагаться на зрение, также не мог полагаться на слух или нюх — только на чутьё и осязание. Он ждал.

И в нужное мгновение резко толкнулся в сторону, давая себя захватить боковому течению, делая ставку на мизерный шанс, что его расчёты окажутся верными.

Его швырнуло на стену, шмякнуло с силой многотонного водного потока, закрутило в водовороте…

И вместе с ударом навалилась абсолютная тьма.


***

Сол не знал, сколько времени прошло, прежде чем он пришёл в себя. Много, наверное — к тому моменту, как он очнулся, вода успела схлынуть, и не слышалось даже отдалённого её шума, кроме привычного мирного плеска и перестука капель. Кирпичная кладка под Солом была твёрдой, холодной и мокрой — но, по крайней мере, мокрой не до луж, так что он мог дышать свободно. Какое наслаждение — дышать. Даже несмотря на то, что болит всё тело. От ушей, одно из которых разорвано, и до сбитых пяток. До обрубка хвоста, сбросившего кожу, лишившегося позвонков на конце. Так всегда бывает, если резко и болезненно схватить крысу за самую, казалось бы, удобную для этого часть тела. Практичный механизм выживания, почти как у ящериц, вот только хвост обратно не отрастает. Подсохнет, покроется корочкой, заживёт — но навсегда превратится в культю, уродующую облик крысы. И более того — хвост тоже конечность. Нужная для передвижения: чтобы прыгать, карабкаться, балансировать. И теперь она приведена в негодность, делая Сола калекой.

А ведь ещё есть разодранная спина и бок, и рёбра — вероятно, сломанные. Но это всё ерунда, заживёт. Если подумать, Сол легко отделался. Всё-таки он спасся — чудом, крысиными инстинктами, желанием тела жить, сработавшим, даже когда разум был в отключке. Ещё одно доказательство того, что в этом мире есть создания, которых убить не так-то просто. С виду подобные людям, но людьми не являющиеся. Таким был Сол. Таким, оказывается, был и Крысолов. Его происхождение считалось загадкой. Совершенно очевидно, что там и не пахло обычным человеком, по прихоти судьбы или случайного стечения обстоятельств нашедшим волшебную флейту — он и без неё обладал силами и возможностями далеко за пределами человеческих. Но чтобы полузверь? Король-полукровка или принц, как сам Сол?

Наверное, он был изгоем даже в своём племени. Кошачьем, если судить по морде. Интересно, знал ли он сам, кем является?

Сол лежал и смотрел в потолок тоннеля. Ничего он там не видел: как и всегда, в чреве лондонской канализации царила непроглядная тьма. Но просто не мог заставить себя подняться — события этой ночи выпили из него все силы, отобрали слишком много нервной энергии. За сегодня он был несколько раз тошнотворно близок к смерти. Даже ближе, чем в прошлые столкновения с Крысоловом.
Раньше Крысолов полагался на иллюзии, на мелодические миражи, что манипулировали голодом и похотью, заманивали жертв сладким нектаром, пролитым на самые первобытные их потребности.

С Солом обман не прошёл. И Крысолов решил взять силой.

Хорошо подготовился, сука, — так думал Сол, морщась от боли в голове, которой успел где-то приложиться. — Собирался добраться до меня, да… Но неоткуда было взять силы. Любимая флейта его подвела — воздух неправильно проходил через разбитое горло. А он и без неё обошёлся, смотри ты. Решил наверняка действовать. Знал секрет превращения и решил черпать из самого себя. Из того, что он так долго от мира за ненадобностью прятал. Для этого всего-то надо было сделать… нечто. Сделать и стать сильнее. А меня — ослабить, чтобы я не был ему ровней. И, чёрт возьми, у него даже получилось.

Сол скрипнул зубами — но не задними, коренными, как мог бы человек, а крысиными резцами. Вспомнил удавку, захлестнувшуюся на шее. Странно пахнущий шнурок, от которого все чувства притупились, а тело потеряло былую сноровку. От которого пропали когти и шерсть. От которого Сол на дюжину секунд снова стал человеком, но превратился обратно в крысу сразу же, как только его с себя стащил.

Запах шампуня и человеческой кожи. Крови.

Трупы с содранным скальпом, о которых он читал в газете.

Фрагменты складывались в мозаику, которая на глазах обретала смысл.

Верёвка из человеческих волос. Возможно, хватит и тонкого шнурка. Взяты волосы с ещё живых людей или с трупов — пока неизвестно. Но ответ на загадку превращения, предательски утаенный Крысиным королём — вот он.

Надо только носить её на себе, не снимая.

Сол зашевелился, сбрасывая сковавшее его тело знобкое оцепенение. Зашипел от боли в спине, когда шероховатый камень прошёлся по ранам. Влагой на полу могла быть не только вода, а и кровь — большое везение, что когти Крысолова не повредили крупных сосудов, не добрались до сердца, и оно продолжает биться, поддерживая жизнь в переохлаждённом израненном организме. С трудом приподнялся на локтях, потом кое-как сел, обмирая от неприятных ощущений, которые наказывали за любое движение или даже за попытку движения. Поднялся на ноги, цепляясь за склизкую стену, соскальзывая обломанным когтями. Которые были ногтями совсем недавно, хотя Сол уже почти не надеялся.

Ему нужно было идти. Искать Крысолова. Убедиться, что тот мёртв. Быть может, добить, пока не пришёл в себя. Если не хочется постоянно жить в страхе, оглядываться через плечо, спать вполглаза, питаться отбросами ещё худшими, чем те, что служат пищей Солу сейчас. Потому что один раз Крысолов вернулся с того света, а значит — может повторить этот трюк снова. И тогда уже не будет хвоста, чтобы выиграть немного времени, и не будет так удачно подвернувшейся коллекторной волны. Один на один Сол проиграет.

Впрочем, кошки плавают плохо. И это даёт надежду, что Сол получил не отсрочку, а свободу от страха, от нависшего над головой дамоклова меча. Главное — убедиться во всём собственными глазами.

А потом… После того, как Сол решит эту проблему…

Настанет время вернуть себе человеческий облик.

Сол пока ещё не знал, как именно он это устроит. Станет ли собирать выпавшие волосы и вить верёвку из них, или украдёт чей-нибудь натуральный парик. А может, если другие средства окажутся бесполезны, всё-таки придётся обратиться за помощью к Фабиану или Наташе, заткнув поглубже боязнь быть отвергнутым.

Будущее покажет.

А пока Сол по колено в воде медленно брёл по канализационному ходу. Туда, где поток выносит вещи, что были потеряны или выброшены, сломаны и забыты. Туда, где он может найти Крысолова, прежде чем тот первым найдёт его.

В тоннеле было темно, но от боли и кровопотери Солу мерещились светлые вспышки. Глаза обманывали Сола, и он это знал.

Но хотел им верить.