Угх.
Прошлая ночь: снилось, что я пошла открывать дверь, в тамбур ввалились незнакомые люди и дали мне чем-то по голове, отчего я свалилась на пол тамбура в полубессознательном состоянии. Я пытаюсь заорать и предупредить тех, кто внутри, но голоса нет и орать не получается. Когда всё равно уже становится поздно, я просыпаюсь.
ещё дваТеперешняя ночь: снилось, как кто-то очень стрёмный выкрал пацана и делал с ним нечто ужасное, о чём пацан, сбежав, никому не рассказывал. Пацан пытался нарисовать человека, который его выкрал, но у него так и не получилось похоже (хотя попытки были охуенные). По рисункам никого не получилось найти, а вскоре пацан сперва рассыпает по улицам города соль, после чего поджигает его. Все пытаются выбраться из города, давка, машины едут и давят прохожих, после того, как позвоночник ломает очередному человеку под колёсами, сон заканчивается.
Отрубилась от недосыпа в три прошлые ночи после работы: снилось, что я в осаждённом городе пытаюсь с ещё двумя только встреченными, но уже очень симпатичными людьми найти место, где можно было бы откровенно поговорить без подслушивания. По улицам города разносится диалог двух женщин-радиоведущих, откровенно флиртующих друг с другом – радио партизанское, и его вот-вот должны заткнуть. Мы с ребятами оказываемся в районе, который считали последним относительно свободным – но нам навстречу бегут люди и говорят тоже бежать. Я смотрю в ту сторону, откуда они бегут – по улицам чётким строем марширует отряд боевых православных священнослужителей в бело-золотых облачениях и при крестах. Мы бросаемся в другую сторону – натыкаемся на отряд военных, которые начинают по нам стрелять. Я теряю друзей из виду, пробегаю через какие-то кордоны с чуваками с оружием, причём я уже вообще без понятия, кто это и на какой они стороне. Радио с обеими радиоведущими где-то в процессе этого всего замолкает. Я прибегаю в дом подруги (на этот раз – человека, которого я знаю в реале), чтобы валить с ней из города нахуй, и она ведёт себя вроде бы нормально и соглашается со мной, а потом ей становится плохо. Я пытаюсь ей помочь, но не знаю, чем, а дом в это время становится едва ли не проходным двором, и я пытаюсь скрыть её состояние – не знаю, почему, но это кажется очень важным. Через время ей становится вроде бы лучше, но при этом она начинает себя странно и необычно для себя вести, говорить вещи, которые бы никогда не сказала. Меняется цвет её волос, меняется причёска, и к тому времени, когда мы окончательно собраны и должны валить, это уже совершенно незнакомый человек. В дом вбегают какие-то люди с оружием, я пытаюсь взять её за руку и утащить, но она разговаривает с этими людьми, как будто тыщу лет их знает, и на мои попытки принудить её свалить, смотрит, как будто я рехнулась, и всё сильнее раздражается. Я слышу, как по улице марширует отряд православных священнослужителей, и они всё ближе и ближе, и это совершенно ужасное ощущение приближающейся немыслимой угрозы, но я никак не могу решить, оставить подругу, которая всё равно уже не она, а непонятно кто, и бежать, или остаться с ней. В момент, когда остаётся последний шанс принять решение, иначе будет уже поздно, я просыпаюсь. Ну и каг бэ, БЛЯТЬ, подсознание, ты чо ваще? ТЫ МОЖЕШЬ ВОСПРИНИМАТЬ ВЕЩИ И ВЫДАВАТЬ ИХ МНЕ НЕ В НАСТОЛЬКО БУКВАЛЬНОМ ВИДЕ? ЭТО ЖЕ ПРОСТО СМЕШНО, РИЛЛИ. У МЕНЯ ФЕЙСПАЛМ НА ТЕБЯ, ПОДСОЗНАНИЕ. У МЕНЯ SECOND-HAND EMBARRASSMENT ОТ ТЕБЯ. САЧ ГРЕЙС. САЧ САБТЛЕТИ. ВОТ ХУЛИ, А.
Если бы это не было грустно, это было даже смешно.